История толкования ветхозаветных книг

  Этот отдел, по характеру обозреваемой им экзегетической литературы, естественно разделяется, прежде всего, на две части: иудейское и христиан­ское толкование, а затем последнее хронологически, также естественно, разделяется на несколько периодов: святоотеческий, средневековый и но­вый с появления протестантства. В конце сделаем обзор истории толкова­ния в России. Итак, прежде всего, обозрим иудейское толкование¹.

Иудейское толкование

Иудейское толкование, по месту происхождения, разделяется на палес­тинско-вавилонское и египетско-александрийское. Первое носило харак­тер юридически практический, второе аллегорический.

После заключения ветхозаветного канона изучение Священного Писа­ния сделалось для иудейских ученых главным предметом занятия и осно­вой для нормирования и определения, как общего строя жизни, так и от­дельных поступков каждого набожного иудея. А потому постановления Моисеева закона обрядовые, гражданские, общественные, моральные, слу­жили предметом особенного внимания и тщательного изучения для еврей­ских, особенно палестинских, ученых послепленного периода и породили талмуд и многочисленные своеобразные толковательные труды. Общее на­звание этих толкований было: мидраш, разделявшийся на галаху и хагаду. В этих памятниках заключалась вся раввинская мудрость, состоявшая в изъяснении ли Священного Писания, или богословском раскрытии всего библейского учения. Галаха обнимала преимущественно закон и обычаи жизни, излагала их понимание и имела авторитет непреклонной истины,

¹ Как в конце предыдущего отдела, о переводах, так и теперь, в начале сего отдела огова­риваемся, что обозрение наше будет неравномерно: о некоторых толкованиях и толковни­ках будем говорить подробнее, о других короче, сообразно значению их для русского право­славного современного толковника. Будем выяснять преимущественно историческое дви­жение экзегетики, ее цели, характер. Библиологические детали, по обычаю, также опускаем, а в конце укажем, где можно наши пропуски пополнить.

требовала безусловного повиновения и исполнения. Хагада обнимала тео­ретические истины, сообщала моральные, исторические, приточные, апо­крифические и баснословные сведения, и т.п., и не имела такого авторите­та, как галаха. Так как прямой, буквально-исторический, смысл Священно­го Писания не мог дать оснований для обильных далеких от него выводов галахистов и хагадистов, то последние установили много «правил» и «умо­заключений», на основании коих делали свои толковательные выводы и придавали им авторитет едва не выше библейского. При помощи этих «правил» один стих закона, по свидетельству Ейнземенгера, служил осно­вой для 50, 70, даже 600 и 1000 толкований и определений¹.

О  характере, значении и достоинстве галахического толкования доста­точно свидетельствуют некоторые примеры его, приводимые в Евангелии (Мф. 23,16,18, 23; Мк. 7, 11 и др.), как доказательство духовной «слепоты» вождей Израиля, не попадавших и других не пускавших в Царство Небес­ное (Мф. 23, 13). Из талмуда можно привести для примера трактат: «Беза» — яйцо, наполненный рассуждениями о том, как и когда можно упо­треблять яйцо, снесенное курицей в субботу. — Вообще, это — узкое, мерт­вящее, обрядовое, бездушное понимание ветхозаветного закона, но ограж­денное ореолом святыни и непременного исполнения.

Хагадическое толкование имеет легендарно-апокрифический характер и по своей баснословности бесполезно в большинстве. Довольно известная в русской литературе апокрифическая книга Еноха — достаточно знакомит с еврейской хагадой. Небольшая часть еврейских библейских слов и выра­жений могут получить в этих толкованиях уяснение, археологические све­дения и предания иногда могут пособить и современному толковнику². Но вообще указанные виды древне-иудейского толкования мало были из­вестны древним христианским толковникам и чужды были влияния па христианскую экзегетику, о чем жалеть, конечно, нет нужды³. И современ­ному православному русскому толковнику едва ли можно в обилии чем-либо отсюда воспользоваться в своих экзегетических трудах.

Палестинское толкование, основываясь на ветхозаветных писаниях, не привносило чуждых элементов в библейское учение. Эллинистическое

¹ Einsemenger. Entdecktes ludenthum. 1,9. 1 p. 453-457 ss. Здесь в обилии приводятся тал­мудические изречения, в коих допускается подобное число смыслов.

² Ligtfoot. Horae hebraicae et talmudicae. Schottgenius. Horae hebr. et talm. 1733-1742 гг. Изданы мидраши у Wunsche. Bibliotheka rabbinica. Leipz. 1879-1884 гг. В русской литерату­ре: проф. Корсунекий. Иудейское толкование Ветхого Завета. М.

³ Литература о еврейском толковании в изобилии в последнее время указана в еврей­ской энциклопедии: Ewish Encyklopedia. London a. New-Iork. 1903 г. 3 t. 162-174 pp. О мидрашах в 8 t. (изд. 1904 г.), 548-580 pp.

александрийское толкование, вытекавшее из стремления сблизить иу­дейские верования и учение с языческими греческими верованиями и философским учением, вносило чуждые элементы в систему ветхоза­ветного учения. Путем аллегорического толкования, ветхозаветное уче­ние не только сближалось, но и уравнивалось с греко-философским, рас­пространенным в Александрии, эклектическим учением. — Начало это­му толкованию положено было Аристовулом, около 180-го года до Р.Х.; продолжено оно было ферапевтами, ессеями и Иосифом Флавием. Наи­большего же развития оно достигло у Филона. Филон признает букваль­но-исторический смысл некоторых библейских повествований, но на­значает его лишь для людей невежественных, для «толпы неспособной понимать высшую божественную мудрость». Мудрые же, обладающие чистым духовным смыслом, должны раскрывать высшее мистическое понимание, скрытое под аллегорией видимой буквы и слов Библии. Во многих случаях он и совершенно отвергает буквально-исторический смысл, например в антропоморфизмах и антропопатизмах, и признает лишь одну аллегорию; вообще отвергает все, что несогласно было с его философскими представлениями о Боге,  Его существе и отношении к миру. Через такое толкование искажалась сущность Ветхого Завета, в коем Божественное Откровение сообщалось в событиях и истории на­рода Божия, и все превращалось в какие-то отвлеченные абстракции и идеи безжизненные¹.

Но Филоновское толкование имело очень большое влияние на христи­анский экзегезис. Примеры и правила его понимания под буквой высшего духовного смысла принимались в отеческом толковании, только в изме­ненном виде. Отцы Церкви видели не философско-александрийский смысл, а новозаветно-христианский и его находили заключенным в букве ветхозаветных Писаний. Поэтому александрийско-иудейское толкование не было так бесполезно для христиан, как палестинские мидраши. Оно сильно влияло на христианских экзегетов Александрийской школы: Кли­мента Александрийского и Оригена, а через последнего и на всех других аллегористов.

Таковы главные, наиболее рельефно выделявшиеся, направления в древне-иудейском толковании². Перейдем к более важному для нас хри­стианскому экзегезису.

¹  Gfrorer. Philo. Корсунский. ук. соч. 179-255 стр. Здесь так же в подробности излагают­ся правила, приемы и примеры толкования Филона и приводятся довольно обширные вы­держки из его сочинений.

² Опускаем упоминаемые Кейлем толкования и ученые библейские труды кареев, каббалистов и самарян. Keil. Einl. 615-677 ss. И литература о них указана здесь.

Христианское толкование

История Христианского толкования, как выше сказано, разделяется хронологически на несколько периодов: святоотеческий, средневековый и новый.

Первый период

Новозаветное и апостольских мужей понимание и святоотеческое толкование ветхозаветных книг (I-VIвв.)

Основоположения христианского толкования ветхозаветных писаний даны были Иисусом Христом и апостолами.

Иисус Христос придавал высочайший авторитет ветхозаветным книгам, признавал Свое служение исполнением ветхозаветного Писания. В по­следнем Он находил опровержение Своим противникам: книжникам, фа­рисеям и саддукеям; подтверждение Своего Мессианского достоинства и утешение Своим ученикам. Раскрывая превосходство Своего учения пе­ред ветхозаветным (Мф. 5-7 глл.), Иисус Христос признавал, в то же вре­мя, незыблемыми ветхозаветные догматы в глазах христиан: дондеже прей­дет небо и земля, йота едина или едина черта нe прейдет от закона, донде­же вся будут (Мф. 5, 18). А Себя их исполнителем Он признавал: не мни­те, яко приидох разорити закон или пророки, не приидох разорити, но исполнити (Мф. 5, 17...). Он признавал, далее, Свое служение, до крестной смерти и воскресения включительно, исполнением ветхозаветных писа­ний: тако писано есть и тако подобаше пострадати Христу и воскреснути от мертвых (Лк. 24, 25-27...).

В Своих речах Иисус Христос весьма часто приводил ветхозаветные из­речения, как обоснования и оправдания Своих действий (Мф. 12, 2-5; 15, 4, 7-9; 19,4; 21,23; 22, 32,37 и мн. др.), как пророчества, исполнившиеся и имев­шие на Нем исполниться и подтверждавшие Его Мессианское достоинство (Мф. 15, 24; 16, 27; 21, 41-44; 22, 42-45; 24, 15, 30; 26, 24; Лк. 4, 21 и др.).

Кроме пророчеств и их точного исполнения в новозаветные времена, Иисус Христос нередко приводил ветхозаветные прообразы и указывал на их исполнение на Себе и в Своем служении. Таковы: служение пророка Ионы и его трехдневное пребывание во чреве кита (Лк. 11, 29-30), покая­ние ниневитян (Мф. 12, 41), состояние людей перед потопом (Мф. 24, 37...), повешенный Моисеем медный змий (Ин. 3, 14) и пр.

Вообще, Ветхий Завет, по учению Иисуса Христа, имел смысл и значе­ние для человечества не сам по себе, а как предуказание и приготовление к Новому Завету, принесшему обещанное и ожидаемое в Ветхом и испол­нившееся в Новом Завете спасение людей (Ин. 8, 56).

Апостолы, руководясь этим учением, также признавали Ветхий Завет руководителем и пестуном ко Христу. Так, евангелист Матфей каждое почти событие в жизни Иисуса Христа признает исполнением ветхозаветных пророчеств (1, 22-23; 2, 6, 17-18, 23; 4, 14-16; 8, 17... в каждой главе); много пророчеств приводят и другие евангелисты. Апостол Павел в посланиях, особенно к Римлянам (1, 2-4; 2, 24; 3, 10-13, 21-22; 4, 6, 17, 23-25... и др.) и Евреям (1, 1-2, 6-14; 2, 7-9,12-13; 3, 5...), также приводит очень много вет­хозаветных пророчеств. Прообразовательное значение ветхозаветных лиц (Евр. 4-7 глл.), событий (Гал. 4, 22-31) и установлений, особенно законов: жертвенных, о скинии, дня очищения (Евр. 5, 1-7; 7, 25-28; 8, 1-7; 9, 1-10,12, 18, 21-28; 10, 1) и вообще всего ветхозаветного закона, как сени грядущих новозаветных благ (Евр. 10, 1), — всесторонне раскрывает апостол Павел в послании к Евреям.

Таковы, в общем, основоположения для христианского понимания вет­хозаветных писаний, данные Иисусом Христом и апостолами: ветхозавет­ные писания авторитетны и для христиан, они наполнены пророчествами и прообразами, исполнившимися на Христе.

Эти основоположения детальнее раскрывались, уяснялись и всесторон­не применялись в творениях преемников апостолов, мужей апостольских и христианских первоучителей I и II вв. по Р.Х. Особенно подробно рас­крывали эти положения апостол Варнава, изъяснявший Прообразователь­ное значение ветхозаветных жертв и обрядов (Послание Варнавы), и Иустин Философ, впервые собравший ветхозаветные мессианские пророчест­ва и приложивший их ко Христу (Разговор с Трифоном).

В противоположность им, еретики гностики, или посредством аллего­рий находили сродные своим учениям мысли в Ветхом и Новом Завете, или через грубо-буквальное понимание ветхозаветных изречений унижали ветхозаветные писания и считали Ветхий Завет произведением злого бо­га — «демиурга». В Лжеклементипах признавалась и порча текста ветхоза­ветных писаний, позднейшая вставка законов о жертвах, особенно крова­вых (10 гл.). Их мудрования опровергали Ириней, Тертуллиан, Климент Александрийский и Ориген, доказывавшие духовную высоту, моральный авторитет и неповрежденность ветхозаветных законов и писаний, спаси­тельное значение и происхождение от Бога Ветхого Завета и всех ветхоза­ветных законов.

Со времени Оригена (185-250 гг.) начинают появляться у христиан строго-толковательные труды. По своему направлению и месту происхож­дения они обычно разделяются по трем древним школам христианского образования: Александрийской, Антиохийской и Эдесско-Низибийской. Главным типичным представителем Александрийской экзегетики был Ориген, сообщивший толкованию аллегорический характер. У его предше­ственника и учителя по Александрийской школе, Климента Александрий­ского, не было строго-толковательных трудов.

Аллегоризм у Оригена получает теоретическую обработку и входит в герменевтику. Плотское толкование иудеев, по Оригену, было причиной их неверия. Они следовали простой букве, толковали пророчества букваль­но и ждали, что народ освободится, колесницы от Ефрема и кони от Иеру­салима отступят, Мессия будет питаться маслом и медом, волки будут пас­тись с ягнятами и львы будут питаться соломой. Так как все это буквально не исполнилось, то они и отвергли Мессию¹. Точно также еретики говори­ли о мщении, ревности, раскаянии Бога и Его жестокости. В Писании, и по­мимо иудейских и еретических толкований, встречаются странности, на­пример существование света до солнца (Быт. 1, 15), законы об обрезании и субботе, чистых и нечистых животных и т.п. Апостол Павел признает (в 1 Кор. 9, 9) высший смысл во Втор. 25, 4, и вообще он признает истин­ную премудрость в тайне сокровенною (1 Кор. 2, 7), признает закон сенью будущего, нового завета (Рим. 11, 4; Евр. 10, 1) и раскрывает аллегоричес­ки повествование бытописателя об Агари и Сарре (Гал. 4, 22-28). Божия ис­тина, говорит он, сокрыта в скудельных сосудах (2 Кор. 4, 7; Ориген. О нача­лах. IV, 26). Поэтому, как человек состоит из духа, души и тела, так и в Пи­сании необходимо, по Оригену, различать дух, душу и тело, и находить тро­який смысл: исторический и буквальный — тело писания и необходимый для человеческого тела, моральный — душу писания и нужный для души человека, таинственный и духовный — дух писания и назначаемый для ду­ха человеческого. Соответственно этим смыслам, у Оригена было три рода толковательных трудов: 1) схолии — краткие экзегетические замечания грамматические и исторические, к несчастью не сохранившиеся до нашего времени, но вероятно очень ценные при филологических познаниях Ори­гена. Они назначались для тела и имели дело с телом, а потому были филологически-буквалистического характера. Многие места Писания, по взгля­ду Оригена, могут быть объясняемы только в буквальном прямом смысле и «множество людей верующих просто» нуждается только в таких толкова­ниях. Вот почему, по его мнению, нужны и схолии. 2) Более важное значе­ние Ориген придавал другого рода толковательным трудам — гомилиям назидательного характера, раскрывавшим душу Писания и полезным для души человека. Многие из этих трудов сохранились: все гомилии на пер­вые 4 книги Моисея, И. Навина, Судей, две гомилии на 1 Цар., на 36-38 псалмы, на Песнь Песней, многие на Исайю, Иеремию и Иезекииля. Гоми­лии состоят из назидательных, часто остроумных, моральных выводов

¹ Конечно, это утрировка иудейской Мессиологии, но истина в том, что иудеи, действи­тельно, ожидали в лице Мессии славного царя и завоевателя, и не видя этого идеала в Хри­сте, удалились от Него. В русской литературе об их мессианских верованиях есть соч. о. Смирнова: Мессианские ожидания и верования иудеев около времен Иисуса Христа. Ка­зань, 1899 г.

и приложений библейского текста к обстоятельствам жизни. Может быть произносимы были некоторые из них с церковной или училищной кафед­ры и учили слушателей добру и доброй жизни. Например, Быт. 1,10- Бог повелел земле произвести растения... и благословил все. «Если и мы, вы­водит Ориген, будем сушею и произведем добродетельный плод, то будем вонею, приятною Господу», и благословлены будем Отцом Небесным. Быт. 6 гл. — кто слушает слово Божие, отвращается от пороков и исполня­ет небесные заповеди, тот строит, подобно Ною, себе ковчег и собирает внутри себя библиотеку слова Божия, в которой помещает долготу, широ­ту, глубину, т.е. веру, надежду и любовь. Но эта библиотека должна состо­ять не из полевых и диких животных, а из ручных и образованных, т.е. со­держать в себе произведения не светских писателей, а духовных — проро­ков и апостолов. 3) Но насколько душа выше тела, настолько же она ниже духа, а потому и гомилетическое толкование настолько же ниже духовно­го, мистического, апагогического. Этот высший мистический характер имеют толковательные труды Оригена, называемые комментариями. Ком­ментарии его сохранились в отрывках и переводах на Песнь Песней, псал­мы 1-36, 118-150. Им же проникнуты и многие богословско-философские сочинения Оригена, например, «О началах» и др. Ориген указывает сле­дующие общие положения мистического толкования: а) весь обрядовый и богослужебный ветхозаветный закон должен быть проясняем мистичес­ки и б) все что говорится пророками о земной Иудее, Иерусалиме, Израи­ле, Иуде, Египте, египтянах, Вавилоне, вавилонянах, Тире, и пр., должно быть относимо к небесным странам и их обитателям — добрым и злым ду­хам и душам. Небесный умопостигаемый мир сходен с земным и разделен на такие же области, как и последний, например, есть там и Палестина, и Тир, и Сидон, Египет, и пр., обитатели его —души, а владыки — ангелы и дьяволы (De princip. IV, 108 р.); все повествуемое о здешнем мире приложимо и к тому горнему миру. Страдания и смерть Христа имели значе­ние и для этого духовного мира (Horn, in Lev. § 3, 136 p.).

На небесном мире Оригена, очевидно, отразился Платоновский и Филоновский мир идей в его первоистории, тем более, что Ориген допускает и «ниспадение душ» с этого небесного мира и душепереселение (О началах. 4 гл.). Так, Ориген, борясь с иудеями и философами, сам подчинился им и их аллегоризму подчинил и Св. Писание.

Конечно, в толкованиях, как и в богословствовании Оригена много крайностей, осужденных и осуждаемых учеными мужами и древнего и по­зднейшего времени, но много и здравых, высоких положений и глубоких истин, за раскрытие которых он также пользовался глубочайшим уваже­нием древности. Последующее святоотеческое толкование несомненно находилось под его глубоким влиянием и, освободившись от его крайнос­тей, даровало Церкви толкования, и доселе с благоговением читаемые и изучаемые православными сынами Церкви. Установление и раскрытие высшего таинственного понимания ветхозаветного Писания, вытекавшее из его богодухновенности и отчасти стоявшее в связи с общим апостоль­ским его пониманием, было важной заслугой Оригена. Крайнее буквалистическое понимание ветхозаветных Писаний в древности было присуще иудеям и еретикам, а в новое время рационалистам, но всегда было чуждо истинным сынам Церкви, с благоговением относившимся к слову Божию. Толкование Оригена на Песнь Песней повторялось и переводилось Руфином, Иеронимом, а затем повторено же, в своем существе, Григорием Нис­ским, Феодоритом и всеми православными толковниками, согласными с общецерковным пониманием этой книги. Если отвергнем принцип Оригеновского толкования, то получим романическое толкование Феодора Мопсуетского, осужденное Церковью. Так, общий принцип мистического толкования — признание под буквой высшего духовного смысла — прави­лен, всеми разделялся и составляет неоспоримую заслугу Оригена и Алек­сандрийской школы. Из трудов Оригена Василием Великим и Григорием Богословом сделано было извлечение, под именем Φιλοκαλια, которое служило долгое время в христианском мире герменевтическим пособием при изъяснении Св. Писания¹.

Крайности в аллегорическом направлении Александрийской школы ра­но были замечены христианскими учеными мужами и вызвали, также не без крайностей, буквалистическое толкование у первых и наиболее резких представителей Антиохийской школы: Диодора Тарсийского и Феодора Мопсуетского. Они настаивали на буквально-историческом понимании ветхозаветных книг и даже отвергали пророчества, прообразы во многих ветхозаветных книгах и видели романический характер в Песни Песней. За это, особенно в лице Феодора Мопсуетского, осуждено было Церковью на V-м Вселенском соборе, наравне с крайностями оригенизма, и это край­нее направление Антиохийской школы.

Из этих двух направлений, отвергая их крайности и пользуясь лучшими их сторонами и выработанным ими толковательным материалом и экзеге­тическими выводами, образовалось среднее, умеренное, святоотеческое на­правление в толковании ветхозаветных книг. Оно, согласно с Антиохийцами, признавало и раскрывало буквально-исторический смысл, но не оста­навливаясь на нем одном видело всюду и высший духовный, преимущест­венно пророчественно-прообразовательный и моральный смысл в ветхоза­ветных писаниях, в букве находило дух, в типах αντιτυπα и αναλογα, и этим

¹ Более подробные сведения об обозреваемом толковательном периоде в русской лите­ратуре см. П. Соколов, История ветхозав. писаний в христианской Церкви от начала христи­анства до Оригена включительно. М. 1886 г.

путем, признавая ветхозаветные писания произведением Св. Духа, автора и новозаветных писаний, устанавливало тесное взаимоотношение Ветхого и Нового Завета, оставшееся неизменным для богословской науки и насто­ящего времени.

К этому направлению принадлежали: св. Афанасий Великий и Кирилл Александрийский, принадлежавшие к Александрийской школе, Василий Великий и Григорий Нисский, приближавшиеся к Оригену, Иоанн Злато­уст и Феодорит, принадлежавшие к Антиохийской школе, и Ефрем Си­рин — к Эдесско-Низибийской. В виду важности для православного экзе­гета святоотеческого толкования, ознакомимся с этими толковниками и их толкованиями подетальнее.

От ев, Афанасия Великого сохранились строго-толкователь­ные труды: объяснения на Псалмы и объяснения на надписания псалмов. Но несомненно в истории толкования имеют значение его Синопсис (хотя и оспариваемый в своей подлинности)¹ и вообще богословские противоарианские полемические слова. Как в этих последних, так и в толкованиях на Псалмы св. Афанасий главное внимание сосредоточивает на пророчест­вах и учении о Христе — Сыне Божием. К этому, по его взгляду, сводится содержание каждого псалма, к этому сводится масса цитат из ветхозавет­ных книг. Всем известно внимание св. Афанасия к изречению книги Прит­чей: Господь стяжа Мя начало путей Своих (8, 22), как «учению» о Сыне Божием и Его отношении к Богу Отцу. В параллель пророчествам о Хрис­те св. Афанасий в каждом же псалме находит пророчество о Церкви Хрис­товой и апостолах и вообще ветхозаветные Писания признает богодухновенно-пророчественной историей Нового Завета.  Наконец, в псалмах, по его взгляду, отражаются движения и перемены души каждого человека и заключается утешение, отрада и вразумление всякому читателю их, а по­тому общеотеческий моральный элемент также проникает толкования св. Афанасия².

Слишком близко, по характеру толкований, примыкает к Афанасию св. Кирилл Александрийский. От него сохранились, в отрывках и из­влечениях, также объяснения на Псалмы, по характеру сходные с объясне­ниями св. Афанасия. Затем сохранились объяснения на Исайю и малых пророков. В последних, правда, также везде раскрывается пророчественный о новозаветных событиях смысл, но к нему присоединяется и библейско-исторический элемент. На пророческие книги св. Кирилл смотрит не

¹  О Синопсисе св. Афанасия см. в начале наст. раб. (Понятие об Историко-крит. Введении...).

²  В Частном Введении подробные библиологические сведения даются нами о свято­отеческой экзегетической литературе: что из нее переведено на русский язык, где напеча­тано, в каких томах Миня помещено в оригинале, и пр. Поэтому здесь все эти сведения на­ми опускаются.

только как на собрание пророчеств о Христе, но и как на историю вразумле­ния и обращения к Богу Израиля. Поэтому объяснению пророческих книг у св. Кирилла всегда предшествуют краткие исторические сведения о про­роках и времени их жизни. Но зато третий род его толковательных трудов: 17 книг «О поклонении в духе и истине» и Γλαφυρα (узоры) составляют последовательное, исключительно преобразовательное, типическое объясне­ние Пятикнижия, всех его законов, преимущественно о скинии и богослу­жении. Исходный и конечный пункт этих трудов тот, что закон «всем вел ко Христу» и он есть собрание «образов и фигур» новозаветных событий, а по­тому должен быть понимаем христианами духовно, как прообраз новозавет­ных лиц и событий¹. — Таким образом, на толкованиях Александрийских епископов, Афанасия и Кирилла, отразилось и в большей степени в них продолжено влияние общеапостольского понимания Ветхого Завета, как приготовления ко Христу. Что касается Оригенова аллегоризма, то крайно­сти его философствования были отвергнуты, но метод понимания под бук­вой духа, только богословско-христианского, а не философско-платоновского, был удержан, а равно и материалом, данным Оригеном для аллегори­ческого изъяснения и выводов, значительно всегда пользовались толковни­ки. Опыт библейско-исторического понимания пророческих Писаний со­ставляет уже уклонение св. Кирилла от оригенизма и приближение к Антиохийской школе и особенность Кирилла, как толкователя.

Оригеновское аллегорическое направление отразилось также в очень значительной степени на двух великих братьях, с любовью собиравших и изучавших его φιλοκαλια; Василии Великом и Григории Нисском.

Св. Василий Великий  в истории толкования славен своим Шестодневом, много раз переведенным, переделанным и изъясненным, как в древности (св. Григорием Нисским, Амвросием Медиоланским, Бедой, и др.), так и в новое время. Шестоднев или девять бесед на первую (1-27 стт.) главу Бытия составляет первый в христианской экзегетической литературе опыт философского и естественнонаучного объяснения библейского текста, объяснения в строго православном и назидательном при том духе. В парал­лель с каждой строкой библейского текста, св. Василий приводит современ­ные зоологические и вообще естественно научные и здраво философские данные, вполне согласные с ним, и опровергает языческие и еретические му­дрования по тому же вопросу. На помощь себе он иногда берет и филологию, контекст речи, словоупотребление библейское (например αρχη — Быт. 1,1), разность значений еврейских и греческих слов, объяснение еврейских слов. Кроме Шестоднева ему принадлежат объяснения

¹ Примеры из Глафир в обилии приводятся в русской литературе в сочинении о. Поли­карпова. Предъизображение Иисуса Христа в ветхозаветных пророчествах и прообразах, по святоотеческому изъяснению их. Спб. 1903 г.

на 30 псалмов и 1-16 главы Исайи. Здесь преимущественно выясняется пря­мой буквально-исторический и контекстуальный смысл библейского текста, с нравственными приложениями близкими к букве, и лишь изредка такое толкование сопровождается аллегоризмом. — Но, конечно, главная заслуга св. Василия состоит в Шестодневе, давшем совершенно новый род толкова­ния, по его крайней трудности не нашедший дальнейшего развития у древ­них и новых толковников.

Григорий Нисский занимался в Шестодневе пояснением и до­полнением Шестоднева св. Василия, и в книге «О творении человека» объ­яснением, опущенного у последнего, творения человека. В книге «О жизни Моисея»- изображен Моисей, как нравственный идеал для христиан. Но главной заслугой св. Григория в истории толкования нужно сочесть ал­легорическое объяснение Песни Песней. В 15 гомилиях на Песнь Песней он доказывает, каким образом и почему под образом брачного союза людей нужно разуметь в сей книге духовный союз человеческой души с Богом. В последовательном философско-богословском и гомилетическом объясне­нии шести глав Песни Песней св. Григорий показывает, что эта книга, со­блазнявшая иудеев и христиан при буквалистическом и еретическом грубо-чувственном объяснении, может возбуждать и развивать высокое благочес­тиво-аскетическое настроение в читателе, при нравственно-возвышенном и чисто-библейском понимании ее. Чтобы оградить себя от нареканий в произвольности и искусственности объяснения, св. Григорий указывает всюду чисто-библейские основания для него. Образно-символический язык библейских писателей, притчи Иисуса Христа и новозаветные образы (на­пример вода — символ благодати; хлеб, сходящий с неба — Тело Христово; храм, путь, камень, и т.п. символы), дают ему постоянно параллели и осно­вы для возвышенного раскрытия аллегорий Песни Песней. Конечно, нель­зя отвергать влияния аллегоризма Оригена на объяснения св. Григория, но надлежаще употребленный и обоснованный этот аллегоризм в толкова­нии св. Григория дает ему очень видное место в заслугах древних отцов-тол­ковников. Толкование св. Григория, служившее отобразом его собственного духовного аскетического настроения, дает ответ на вопрос о причине часто­го чтения и не менее частой цитации Песни Песней в древних аскетических творениях. Кроме того, от св. Григория сохранилось восемь гомилий на 3 главы Екклезиаста, две книги о надписании псалмов и письмо об Аендорской волшебнице (1 Цар. 28). Эти труды не столь замечательны. Гомилии на Екклезиаст сходны по характеру с объяснением Песни Песней, в надписаниях псалмов он видит пророчество о Христе и тайнах христианских.

Таковы ценные толковательные труды Александрийской школы и пря­мых и косвенных учеников Оригена. К почитателям Оригена, хотя не к не­посредственным ученикам его, относится Евсевий Кесарийский. От него сохранились почти полностью толкования на Псалмы, Исайю и Эклоги пророков. Он изъясняет буквальный смысл, контекст, иногда предлагает двоякое объяснение, переходит к назиданию и аллегории, но умеренной и преимущественно христологической. Иероним пользовал­ся значительно его толкованием на Исайю. Имеет также большое значение в истории библейской науки его Ономастикой (переведенный и исправ­ленный Иеронимом) и Demonstratio evangelica. В первом — ценные библейско-географические сведения, во втором — излагается ветхозаветная христология с мессианскими пророчествами. Ценна его заслуга в издании церковного текста LXX с поправками Оригена¹.

Из Антиохийской школы вышли, с ней вели научное общение, но смяг­чая ее крайности, отеческие толковники: св. Иоанн Златоуст, бл. Феодорит и Исидор Пелусиот.

Св. Иоанн Златоуст (344-407 гг.), как толковник, известен в христи­анской литературе не менее Шестоднева св. Василия. Из ветхозаветных книг в своих Беседах он занимался преимущественно Бытием, Псалмами и Исай­ей. От него сохранились на Бытие 8 слов (на 1-3 глл.) и 67 бесед (на все гла­вы), изъяснение 58 псалмов: 3-12,41,43-49,108-117,119-150, на Исайю после­довательное объяснение первых осьми глав и шесть бесед на 6-ю главу. Кро­ме того, недавно открыт армянский перевод кратких толкований Златоуста на Ис. 8, 11-21 глл. и 30-64 глл.; сохранились от него также 5 бесед об Анне (1 Цар. 1 -2 глл.) и три беседы о Давиде и Сауле. Спорны фрагменты толкова­ний Златоуста на Иова, Иеремию, Даниила. Ценны по общим экзегетическим и принципиальным вопросам две его беседы «О тайне пророчеств». Как тол­кователь-проповедник, св. Иоанн заботился, по его собственным словам, не столько о раскрытии тайн Писания, чем занималась Александрийская школа, сколько о святости жизни своих слушателей и читателей. Св. Писа­ние, по его взгляду, есть наставление, а не источник знания. Но толкования св. Златоуста, тем не менее, далеко несправедливо было бы назвать собранием назиданий на основании библейского текста. Назидания же его выводятся из глубокого нравственно-христианского раскрытия ветхозаветной истории, или псаломской и пророческой речи. Для этого св. Златоуст перед своими слушателями восстанавливает цельный живой образ ветхозаветных правед­ников: Авраама, Ноя, Лота, или грешников (Каина) со всем глубоким психо­логическим анализом скорбей и радостей первых и страшных мучений сове­сти последних, — отсюда уже и делается вывод о подражании первым и отвра­щении от грехов последних. В псалмах и книге Исайи св. Златоуст раскрыва­ет христологическое и морально-практическое понимание, но после уже рас­крытия прямого, буквально-исторического, понимания их изречений. Поэто­му при изъяснении пророческой речи сначала излагаются общие пророческие ветхозаветные представления, нередко в связи с современной им историей,

¹ См. выше: 4-й отд., 1-я гл.: в Истории текста и испр. пер. LXX.

а потом указывается их новозаветное исполнение. «Пророки говорят не толь­ко о будущем, но и о прошедшем и современном, и часто смешивают историю делая прошедшее будущим, чтобы быть темными. Если бы они говорили яс­но, то были бы умерщвлены соотечественниками и книги их сожжены, ка_к поступили с Иеремией» (О тайне пророчеств). Пророчество делается ясным через исполнение, причем таинственность его служит доказательством Божией благости. А потому учение Христа не было абсолютно новым, а исполне­нием темных пророчеств. Христианские толкователи, не боясь преследова­ний, могут свободно указывать, что у пророков касалось современников и со­отечественников и имело исторический характер, и что касалось будущего времени в ветхозаветной и новозаветной истории. Также и преобразователь­ный элемент присущ ветхозаветной истории: жертвоприношение Исаака, Ио­сиф, Иисус Навин, священные одежды, жертвенная кровь и т.п., были прооб­разами, но вместе историческими лицами, событиями и установлениями. -В пособие толкователям и читателям ветхозаветных писаний св. Златоуст на­писал краткое Введение в ветхозаветные книги — Синопсис — с изложением содержания каждой книги и исторических сведений о времени жизни проро­ков писателей. Так, Иоанн Златоуст, сравнительно с Александрийской шко­лой, придавая большее значение буквально-историческому пониманию биб­лейского текста, уклоняется и от крайностей своих товарищей по Антиохийской школе, Феодора Мопсуетского и Диодора Тарсийского, признававших только буквальный смысл Писаний. Так называемая «грубость (παχυτη) писаний», смущавшая гностиков и Феодора Мопсуетского, по Златоусту, зави­села от грубости людей: Моисей говорил евреям, как детям, снисходя к их че­ловеческой немощи и здесь видно человеколюбие Божие. Христианский тол­ковник должен искать более высокого смысла, доступного и для ветхозавет­ных писателей, в невысоких ветхозаветных установлениях и изречениях. -Ценность толкований Златоуста заключается в раскрытии им глубокой жиз­ненной морали в ветхозаветных Писаниях. Здесь не было равного ему тол­ковника и здесь неисчерпаемый источник для всякого моралиста. При том его мораль — жизненно всесторонняя, а не отвлеченно аскетическая. Потому-то «мирские люди» так и любили толковника при жизни, и так любят, по смер­ти его, бессмертные его творения.

Блаженный Феодорит, епископ Кирский, находился под влия­нием Феодора Мопсуетского и Златоуста, и избегая еретических крайнос­тей первого, удерживает лучшее и более здравое в толковательном направ­лении Антиохийской школы. От него сохранились объяснения почти на все ветхозаветные книги: Вопросы на Пятикнижие, И. Навина, Судей, Руфь, Царств и Паралипоменон; последовательные толкования на Псалмы и все пророческие книги и полемическое толкование на Песнь Песней, направ­ленное против Феодора Мопсуетского и раскрывающее в книге аллегориче­ское изображение союза Христа с Церковью. Он старался избегать трех недостатков: страсти к аллегориям, покушения изъяснять все из иудейской истории и излишней обширности изложения (Expos, in psalm. Т. 1. p. 2). В своих толкованиях, примыкая к Феодору Мопсуетскому и Антиохийской школе, бл. Феодорит раскрывает прежде всего буквальный смысл библей­ского текста так, как он некогда был понятен иудеям, не имевшим христи­анских познаний об исполнении пророчеств и прообразов, или, по выраже­нию автора, дает ответ на вопрос: чему учит история? Но на этом одном по­нимании бл. Феодорит не останавливается: чему мы сами научаемся? -второй его тезис. Только буквальное понимание библейского текста остав­ляет иудеев в неверии Христу, а потому от буквы нужно возвышаться до ду­ха, от тени переходить к образу. В пасхе иудеи видели лишь промышление Божие о себе, а христиане — образ невинного Агнца — Христа. Так и всюду с буквальным пониманием должно быть соединяемо высшее христианское понимание ветхозаветного текста и моральное приложение, непосредствен­но из контекста вытекающее. Но, конечно, это положение далеко не всегда на деле исполняется толковником, Чаще всего он излагает лишь христиан­ское понимание и исполнение ветхозаветных изречений.

Так как толкования Феодорита имели не проповеднический, а ученый характер, то сходствуя с толкованием Златоуста в общем направлении на­зидательного характера, ораторского элемента они не имеют, гораздо сжа­тее и суше. В вопросах на исторические книги Феодорит занимается реше­нием разных недоумений, иногда действительно требующих решения, а иногда и не требующих его: например, зачем наказан змий, если по Ис. 27, 1 — в нем был злой дух? Что сделано было из первого света, если светила были сотворены? Зачем египетский евнух-Пентефрий имел жену («домо­правительницу» лишь)? Что ели животные в ковчеге (семена и солому)? Кто убил Ламеха? На 12 или на две части было разделено Чермное море? Куда взял Господь Еноха? В этих вопросах иногда видно знакомство с иу­дейской казуистикой и баснословием. В объяснении имен и слов еврей­ских влиял Ориген и его труды, так как бл. Феодорит пользовался его гек-заплами. Но заслуга и особенность бл. Феодорита, как толковника, состоя­ла, конечно, не в этих вопросах, а в общем направлении его назидательно­го и глубоко-поучительного толкования. «Объяснение Священного Писа­ния, по его взгляду, требует душевной чистоты и умственной остроты тол­ковника, которые могли бы проникать в дух и таинства Писания, а все это дается Богом по усердной молитве к Нему». Так как этим настроением был проникнут сам бл. Феодорит, то толкования его и были и доселе остаются притягательными для благочестивых читателей слова Божия¹.

После Златоуста и Феодорита следует упомянуть Исидора Пелусиота.

¹ Более подробные сведения о толкованиях бл. Феодорита заключаются в монографии проф. Глубоковского: Бл. Феодорит, епископ Кирский. М. 1890 г.

Исидор Пелусиот оставил много ценных толкований на разные места Священного Писания в своих письмах. Он разъясняет дух и мысль, а не слово, и требует от толковника изъяснения не отдельных слов, а мыс­лей и их связи и благочестивого настроения и назидания. Раскрывает христологию и духовное понимание Ветхого Завета, но настаивает на том, что высшее духовное понимание (θεωρια) не должно отвергать прямого буквального ισορια смысла. Иначе толковник не будет пользоваться доверием у читателя и даст повод глумиться над собой иудею и язычнику. Поэто­му, подобно Феодориту он часто указывает двоякий смысл; так, в 71 псалме он видит Соломона «в низшем смысле» и Христа «в высшем»; Ис. 6, 6 — уг­ли — божественное существо (ουσια), клещи — единство двух естеств во Хри­сте, но имеют и прямой исторический смысл. Допускает аллегорию, но не в доказательство истины, а для практических выводов. — Но в общем, Иси­дор Пелусиот не оставил строго систематических экзегетических трудов и не имел такого значения, как Златоуст и Феодорит.

Таковы толковательные труды и значение умеренных представителей Антиохийской школы, настаивавших на буквальном понимании библей­ского текста, но раскрывавших и высшее христианское его понимание.

Из Эдесско-Низибийской школы вышел св. Ефрем Сирин (306-373). После завоевания Низибии Персами (338 г.), Ефрем переселился в Эдессу, где был Макарий, учитель Лукиана¹.

«Диакон ЭдесскоЙ Церкви, составивший многое на сирском языке и до­стигший такой славы, что после чтения Св. Писания во многих церквах публично читались его писания». - Так свидетельствует Иероним о св. Ефреме. Что касается его толковательных трудов, то они, подобно Феодоритовым, обнимают также почти все ветхозаветное Писание. От него на сирском языке сохранились толкования на Пятикнижие, И. Навина, Су­дей, Царств, Иова, всех великих и малых пророков, 12 речей о рае, и 12 ре­чей о разных трудных местах Ветхого и Нового Завета. По Эбед-Иезу, бы­ли у него комментарии на Псалмы, сохранившиеся в греческих отрывках. По характеру толкования он соприкасается с антиохийцами и с оригенистами, подобно Василию Великому. Число строго-мессианских пророчеств у него невелико, более — типов с двояким смыслом. При этом, буквальный смысл сохраняет свое достоинство и самостоятельность, а высший типиче­ский вытекает из Божия домостроительства и «теории»его рас­крытия. Св. Дух через пророков соединял с буквой двоякий смысл: бук­вально исторический и высший христианский. Особенность св. Ефрема от всех древних и позднейших толкователей состояла в том, что он, несмотря на засвидетельствованное древностью и ясное из его трудов обширное свое

¹ О толковании Ефрема Сирина: Приб. к Твор. Св. Отцов. 1888, 42-я ч. Статья Жданова: О толкованиях св. Ефрема Сирина на книги Св. Писания Ветхого Завета.

образование и знакомство с еврейским и греческим языками, составлял свои толкования по тексту родного ему по языку сирского Пешито, хотя во многом сходного с LXX-го, но и отличного. В своих толкованиях, далее, св. Ефрем предпосылает объяснению Св. книг краткие введения: о писателе, поводе и цели книги. При объяснении тщательно раскрывает буквальный смысл, и затем переходит к нравственно-назидательному, пророчественному и иносказательному изъяснению. Во многих пророчествах он раскрыва­ет двоякий смысл: доступный иудеям и христианам. Например, падшая скиния Давида (Ам. 9, 11) указывает на время плена — для иудеев, и крес­та для христиан; Ис. 9, 7 — Еммануил на престоле Давида — указывает на Езекию и Христа; Иез. 37, 21 — Пастырь — Зоровавель и Христос. Ис. 35, 4-7 исполнялись и в Ветхом Завете, а в истинном смысле в Новом — Хри­стом. Древние патриархи: Адам, Сиф, Ной, Мелхиседек, не только для нас типы Христа, но и жили и поступали, водимые Богом, с типической целью. Сыновья Ноя, покрывая отца (Быт. 9, 23), духовно созерцали единородно­го Сына Божия, покрывшего «наготу» павшего Адама; они ожидали через Него освобождения Ханаана от рабства греху. Даже вавилонская башня была типом Того, Кто «соединил небо с землей», т.е. Христа. Часто св. Еф­рем раскрывает типичность Евы по отношению к Богоматери.

Но признавая несомненным, в духе апостольском, высший христиан­ский смысл ветхозаветных писаний, св. Ефрем порицает крайних аллегористов — александрийцев, и в замечании его, при объяснении книги Бытия: «никто не должен аллегорически понимать шестидневное творение», видят указание на Оригена. Если для лиц, мало знакомых с особенностями вос­точной жизни, Писание иногда представляло загадки своими бытовыми жизненными картинами и побуждало к аллегории, то св. Ефрем, житель востока, в этом случае иногда дает естественные археологические объясне­ния, заимствуемые из известных ему обычаев востока (срав. Быт. 15, 9; Втор. 14, 1; 1 Цар. 15, 25 и др.). Эти замечания и объяснения его так ценны, что и всеми нынешними толковниками с благодарностью принимаются и разделяются. Что касается уважения, засвидетельствованного Иеронимом, древних христиан к толкованиям св. Ефрема, то оно конечно вызыва­лось не археологическими замечаниями его, а общим христианским глубо­ко-назидательным духом и сердечным настроением толковника и его тол­кований, вытекавших из его «постоянных помышлений о страшном суде»¹, столь «сладких» для верующих душ.

Других видных толковников и толкований Низибийская школа не дала для Православной Церкви, так как их толкования или погибли, или носи­ли еретический характер.

¹ См. кондак Св. Ефрему на 26 января.

Таковы характер и значение третьей христианской школы, Эдесской, в истории толкования ветхозаветных книг. С нею заканчивается обзор тол­ковательных трудов святоотеческого, в Православной Восточной Церкви, периода. — Общий вывод из этого периода для современного православно­го толковника, это,— раскрытие в отеческих толкованиях установленного Иисусом Христом и апостолами христианского понимания ветхозаветных писаний, служивших приготовлением ко Христу, изреченных Духом Бо-жиим, одинаково ведущим настоящее, прошедшее и будущее. Этому пери­оду принадлежит установление принципа понимания под буквой Писания духа и высшего духовного его смысла, всестороннее раскрытие его симво­лического и преобразовательно-пророческого характера. Этому же перио­ду принадлежит раскрытие глубокого нравоучительного смысла ветхоза­ветных писаний, всестороннее раскрытие того влияния, какое может ока­зывать чтение богодухновенных писаний на христианское сердце и волю. Эта сторона святоотеческих толкований была причиной постоянного неот­рывного любимого чтения их у христиан всех веков, — с одной стороны, и глубокого воспитательио-руководственного влияния их на толковников христианских как древнего, так и нового времени, — с другой стороны.

В то время, как на востоке процветали ученые христианские школы и плодом своим имели святоотеческие толковательные труды, на западе также появлялись ученые мужи, составлявшие обширные толковательные труды, легшие в основу массы последующих западных толкований, не ис­ключая и настоящего времени. Таковы труды св. Амвросия, особенно же бл. Иеронима и бл. Августина. Св. Амвросий Медиоланский (f 397 г.) ос­тавил много творений, хотя не специально толковательных, но имеющих вообще экзегетический характер. Большую часть ветхозаветных Писаний он изъяснил в многочисленных своих проповедях, которые потом излагал и в форме научных трактатов. Таковы: Шестоднев, — подражание и пере­вод Шестоднева Василия Великого; книги: о рае, о Каине и Авеле, о Ное и ковчеге, об Аврааме, Исааке, Иакове и блаженной жизни, об Иосифе, о благословении патриархов (Быт. 49 гл.), об Илии, о Навуфее (3 Цар. 21), о Товии, об Иове и Давиде, изъяснение 12 псалмов и в 22 речах 118-го псал­ма. По характеру своего толкования и понимания библейского текста, Ам­вросий примыкает к Оригену. Подобно последнему он различает три смыс­ла в Писании: исторический или буквальный, нравственный и мистичес­кий; если исторический представляет недоумение или противоречие, то их разрешает мистическое понимание. Священные книги имеют каждая свой особенный характер содержания и изложения и должны быть соответст­венно толкуемы. Так, Бытие имеет «натуральный» характер, а потому должно быть понимаемо только буквально, другие — мистически, напри­мер Левит, третьи — морально, например Второзаконие. Также и в писани­ях Соломона: Притчи должны быть понимаемы буквально, Екклезиаст -морально, Песнь Песней — мистично. Псалмы же и Евангелие все трояко должны быть изъясняемы. Кроме того, так как изъяснением библейского текста св. Амвросий занимался в проповедях, то оно носит преимуществен­но проповеднически-нравоучительный характер, и более полезны его тол­ковательные труды для проповедника, чем для толковника. А бл. Иероним замечает, что он более играет словами, чем познает мысли Писания. Но Кассиодор и Пелагий считают его утвердителем веры в Римской Церк­ви, проникшим в смысл Писаний и раскрывшим его во всей чистоте и ис­тине. Аллегоризм Амвросия, впрочем, в дальнейшем принес западной бого­словской науке много вреда. Его Шестоднев через аллегорическое толкова­ние стали соглашать с полуязыческими философемами о происхождении мира и через свои толкования не столько выясняли, сколько затемняли и искажали Писание. Некоторые совершенно не доверяли букве Писания и все понимали фигурально, стараясь избегать вопросов и противоречий. Бл. Августин даже счел себя вынужденным публично опровергать этих «нечестивых братьев, безрассудно злоупотребляющих буквой Писания» и в «12 книгах на Бытие» доказывал значение буквального толкования. -Таковы значение и характер толковательных трудов Амвросия. В общем эти труды привлекательны ораторским даром автора, но для экзегета здесь мало можно найти материала¹.

В распространении и сохранении оригенизма на западе участвовал не менее Амвросия Руфин, пресвитер Аквилейский и друг Иеронима (f 410 г.). Он перевел и сохранил Оригеиовы гомилии на 4 книги Пятикни­жия, И. Навина, Судей, комментарии на Песнь Песней (но все в отрывках). Кроме того он сам составил толкования на 75 псалмов и пророков: Осию, Иоиля и Амоса. Его творения сходны с творениями Оригена и Иеронима, выясняют буквальный и иносказательный смысл.

Но без сомнения гораздо больше значения для западных толковников, не только прежнего, но и настоящего времени, и не только в сравнении с Амвросием и Руфином, но даже и с Оригеном, имел бл. Иероним (t 420). По выражению современного нам католического богослова Корнели: «Гос­подь, в лице Иеронима, даровал Церкви величайшего учителя в толкова­нии Писаний, занимающего между латинскими толковниками Писаний без всякого прекословия первое место»³. Подобно Оригену он занимался разносторонне текстом библейским, исправив несколько раз (три раза пе­ревод Псалтири) латинский Италийский перевод, он потом составил но­вый самостоятельный латинский перевод ветхозаветных книг с еврейского текста и снова исправил его. С поименованным католическим богословом

¹  Много примеров из толкований св. Амвросия приводится в соч. свящ. Александрова: История еврейских патриархов. К. 1901 г.

² Comely. Introd. generalis. 633 p.

можно сказать, что Иероним всю жизнь посвятил толкованию Св. Писа ния, и не осталось ни одной почти книги, особенно из Ветхого Завета, которой бы не коснулись его толковательные или переводческие труды Специально толковательные его труды: Еврейские вопросы на Бытие, коммен­тарий на Екклезиаста, 18 книг комментариев на Исайю, 6 книг на Иере­мию, 14 книг на Иезекииля, одна на Даниила, 20 книг на малых пророков. Экзегетический характер носят 23 обширных письма, в которых он разре­шает обращенные к нему вопросы и недоумения, археологического, экзеге­тического и богословского характера, по библейскому тексту; также важны для экзегета его «Книга о еврейских именах» и «О положении и именах ев­рейских местностей», с сведениями филологического (пополнение и ис­правление Ономастикона Евсевия Кесарийского и разъяснение библей­ских имен), археологического и священно-географического характера¹.

Общие правила своего толкования бл. Иероним сам перечисляет так: яс­ного мало касаться, темное делать ясным, над сомнительным со тщанием останавливаться. То должно быть твердо и непреложно, что утверждено Церковью; толковник должен подтверждать церковное понимание и рас­суждать согласно с ним (Com. in Dan. 3,37). Толковник должен советовать­ся с своими предшественниками и показывать их имена, излагать их раз­ные мнения, чтоб читатель мог лучшее выбрать (Proleg. ad Gal). Но долж­но быть указано: какие у предшественников мнения еретические и какие — церковные, чтобы предупредить от ложного увлечения недостаточно опыт­ного читателя. Что касается разных смыслов Писания, то само Писание по­казывает яснейшие пророчества, а через неверные аллегории не должно умалять написанного. Следуя апостолам, евангелистам и в особенности апостолу Павлу, должно помнить: что обещано Израилю в плотском и чув­ственном смысле, то у христиан исполняется духовно. Но прежде чем пе­реходить к аллегории и духовному пониманию, толковник должен поло­жить исторические фундаменты, т.е. тщательно раскрыть буквальный смысл. Потом уже, после исторической истины, будет принято и духовное понимание (Proleg. in Isaiam). — Вот общие правила, которым следовал сам Иероним. Комментарии Иеронима можно разделить на три класса: к пер­вому относятся комментарии на Екклезиаст, 4 послания ап. Павла и Ев. Матфея (387, 390 и 398 гг.). В них преимущественно излагаются мнения прежних толковников и видно влияние Оригена. Ко второму классу относят­ся комментарии на малых пророков (390-396 гг.), в которых на первом месте стоит сделанный автором новый перевод книг с еврейского текста и перевода

¹ В русской литературе об этом труде Иеронима и его предшественника Евсевия есть ценные исследования проф. Помяловского (Прав. Палест. Сборник. 37 т. Спб. 1894 г.), пере­ведшего это творение на русский язык и снабдившего ценными научными сведениями, — и Е. Полянского: Творения бл. Иеронима, как источники для библейской археологии. Ка­зань, 1908г.

LXX, потом буквальное понимание обоих переводов и указание на испол­нение пророчеств, наконец, духовное аллегорическое изъяснение греческо­го перевода. К третьему классу относятся комментарии на великих проро­ков (407-420 гг.), которые превосходнее предыдущих. В них также помеща­ются два перевода, а равно оба объясняются, но с преимущественным вни­манием к греческому тексту. Реже, чем в комментариях на малых пророков, видна склонность к аллегории. — Особенность, значение и заслуги Иеронима, как толковника, обусловливались его обширными познаниями в ев­рейском тексте, с коими из древних равнялся только Ориген. Но между тем как Ориген из своих познаний сделал лишь приложение к критике текста LXX, критике, при том к несчастью не сохранившейся до нашего времени, Иероним сделал их более плодотворными, приложив к последовательному объяснению Священных книг и составлению перевода на все ветхозавет­ные книги. При этом, как толкования, так и перевод его сохранились. Та­ким образом, Иероним первый из христианских толковников составил объяснение но еврейскому тексту и дал возможность христианам, и не зна­комым с еврейским текстом, отвечать смело на обвинения со стороны евре­ев в искажении христианами библейского текста. Иероним же представил первый опыт научного выяснения причин разностей между переводом LXX и еврейским текстом, и таким образом пролагал путь к взаимному на­учному примирению иудеев и христиан, освобождая тех и других от взаим­ного обвинения в намеренной порче библейского текста. — Иероним, да­лее, первый из христианских толковников представил опыт столь развито­го, и часто до крайности любимого ныне, филологического объяснения библейского текста, нередко разбирая значение еврейских и греческих слов священного текста и на основании разбора сего составляя свои толко­вания. — Принимавшееся, затем, и другими отцами историческое объясне­ние библейского текста Иеронимом развито гораздо в большей степени, чем у предыдущих толковников. Все пророческие писания толковник хо­тел ставить в прямую и неразрывную связь с библейской историей и осве­щать историческим объяснением, хотя далеко еще не в полной степени этот метод приложен им. Но во всяком случае, сообщаемые бл. Иеронимом буквально-исторические изъяснения священного текста, особенно проро­ческих книг, и доселе остаются руководственными для современных тол­ковников и благодарно и обширно цитуются последними.

В своих толкованиях Иероним нередко упоминает о евреях — «учителях своих» и приводит современное еврейское, иногда ошибочное, а иногда и правильное, понимание библейского текста. Поэтому его следует считать первым христианским толковником, гармонически соединившим развитое до него иудейское и христианское понимание библейского текста, между тем как предыдущие толковники совершенно чуждались многовекового опыта иудейского толкования. — Наконец, в заслугу Иерониму должно поставить его дальнейшее многовековое влияние: его перевод сделан церков­ным в Католической Церкви, его толкования были родоначальниками Ли­ры и лютеранских толкований, опиравшихся на еврейский текст, хотя по­том удалившихся от принципа церковности Иеронима, в чем, конечно, он не виновен. — По сравнению с предыдущими толкованиями, это — почти первый опыт самостоятельного научного, свободного от проповедническо­го и назидательного, раскрытия смысла ветхозаветных писаний: разделе­ние между экзегетикой и проповедью-моралью. Ему предшественниками были Ефрем Сирин и Феодорит, но у них толкования, если не имели фор­мы «бесед и слов», то по содержанию были преимущественно моральны. Для истории толкования ценно его сочинение De viris illustribus, где пере­числяются древние толковники и их толкования. Недостатком Иеронимова толкования можно счесть слишком частое увлечение полемикой, или точнее бранью, с еретиками и философами. Едва не в каждом стихе ветхозаветного писателя, конечно жившего за несколько столетий до со­временных Иерониму еретиков и совершенно не ведавшего их, Иероним тем не менее находит осуждение еретическому учению, а для себя повод побранить их. Эта брань занимает места много, а пользы для уяснения биб­лейского текста конечно не дает никакой. Лишь свидетельствует об остро­умных, но малоценных аллегорических сопоставлениях толковника, и ох­лаждает, а под час и раздражает, читателя его толкований.

Следующее место после Иеронима, по авторитету в древности среди запад­ных толковников, занимает бл. Августин. Он, хотя не обладал позна­ниями Иеронима, но многое сделал для объяснения Писания и после Иерони­ма среди западных древних толковников занимает первое место. От него сохра­нились следующие толковательные труды. Бытие, объясненное в четырех сочи­нениях его: «О Бытии две книги против Манихеев» (написано ок. 389 г.), с раз­решением еретических вопросов; «О Бытии по букве» — liber imperfectus (ок. 393 г.). т.е. объяснение 1, 1-27; «О Бытии по букве 12 книг» — с буквальным и аллегорическим изъяснением, направленным против неумеренных аллегористов; 14 книг locutiones et quaestiones: Locutiones in Heptateuchum — VII libr., Quaestiones in Heptateuchum — VII libr. (написаны ок. 415 г.), обнимают Сед-микнижие (Быт. - Суд.), с переводом его на латинский язык и объяснением трудных выражений. «Замечания» (Annotationes) на Иова и «Объяснение (Enarrationes) псалмов». Во многих проповедях изъясняются разные трудные места ветхозаветных писаний, в конце Исповеди есть объяснение части книги Бытия. — Но во всех его трудах мало обращается внимания на буквальный смысл, а преимущественно на моральный и иносказательный. Также во всех пе­речисленных толкованиях, как нередко показывают и заглавия их, бл. Авгус­тин, хотя и обещает в оглавлении говорить «по букве», но более является поле­мистом, богословом или нравоучителем, чем толковником, и потому, по взгля­ду даже современных католических богословов (Корнели) — поклонников Августина, эти труды Августина полезны более для богословов и проповедни­ков, чем для экзегетов.

Много допускает он произвольных аллегорий, мистического значения чи­сел (особ. 6), моральных отдаленных рассуждений и приложений, и т.п. К во­просу о происхождении и писателях Священных книг относится довольно равнодушно: И. Навином или еще кем иным написана его книга, — все равно (Вопр. на Нав. № 6). Книги Премудрости Соломона и Сираха по нему напи­саны Сирахом, а после, впрочем, он усомнился в этом. Все псалмы написаны Давидом, а имена других псалмопевцев в надписаниях поставлены «пророчественно» Давидом же. Иногда задается праздными вопросами: что делал Бог в первый и дальнейшие дни творения, так как для произнесения творческого «да будет» нужно очень мало времени? и т. п. Но, конечно, нельзя всем его творениям придать такого характера. Настаивая на буквализме против Мани-хеев, Августин и сам иногда тщательно раскрывал буквальный смысл писа­ний. Кроме того, для толковников имеет большое значение его творение: «О граде Божием, где систематически изложены все Мессианские пророчест­ва и идеей приготовления к Мессии освещена вся ветхозаветная история.

Не менее ценны для библеистов 4 книги его: «О Христианской науке — De doctrina Christiana» — первый опыт христианской герменевтики. В этом сочинении бл. Августин излагает правила христианского толкования и усло­вия требуемые от толковника. 1) Цель Писаний есть угождение и любовь к Богу — и на этом пути развитие любви к людям. Таким образом, Писание понимается правильно, если все толкование руководится и проникается лю­бовью к Богу и людям. 2) По причине разности в толкованиях и переводах книг, толковнику самому должно знать оригинальные языки Ветхо- и Ново­заветных писаний; еврейский и греческий. 3) Должно тщательно выбирать библейские кодексы и неисправленным предпочитать исправленные руко­писи. 4) При объяснении фигуральных выражений, символов, образов, нуж­но не всегда и не всюду одному образу придавать одинаковое значение, а со­образоваться с контекстом известного места. 5) Темные места должны быть изменяемы через сопоставление с более ясными. 6) Толковник должен быть знаком с языческой историей, географией, с физическими и математически­ми науками, музыкальными (т.е. изящными, словесными, поэзией...) и дру­гими науками и приносить все это на служение святому Писанию. Должен также он обладать страхом Божиим, благочестием, разумом, чистотой серд­ца. Все это полезно, по мнению древних, не только для буквального изъясне­ния, но преимущественно для мистического и аллегорического. 7) Для лати­нян, незнакомых с оригинальными языками — греческим и еврейским, сле­дует избрать правильный перевод, и таковым следует считать Италийский, как отличающийся благозвучием, буквализмом и ясностью. 8) В ветхозавет­ных писаниях перевод LXX, как плод богодухновенных мужей, должен быть предпочитаем еврейскому тексту, и все его уклонения от еврейского текста богодухновенны. Поэтому сам бл. Августин с опасением смотрел на труды Иеронима по переводу с еврейского на латинский. 9) Латинские кодексы должны быть исправляемы по греческим и по возможности так, чтобы еди­ными с последними словами выражали мысль библейского текста. Таким об­разом, бл. Августин частью соединяет и систематизирует правила, которыми руководились и другие рассмотренные толковники, но много высказывает и новых положений, к несчастью не примененных ни самим автором их, ни ближайшими по толкованию его преемниками. Например, знание еврей­ского языка, географии, истории, критика текста, выбор кодексов и их чте­ний, исправление переводов и т.п. Все это стало применяться лишь спустя тысячелетие по смерти Августина, так далеко опередившего свой век!

1 2